Первуша виновато улыбнулся и кивнул.

— Ну, чисто глуздырь, — попенял Ратислав. — Беги уже!

Сотники подошли в скорости, видно есть закончили давно и только ждали зова воеводы. Расселись за столом напротив Ратьши, княжича и Гунчака. Пятеро были из сотен, приведенных в Рязань Ратиславом, шестой начальствовал над полутора монашескими сотнями. Ратьша с интересом, без всякого стеснения начал его разглядывать — новый человек, а с ним в бой идти, какое тут стеснение. Монаший сотник, впрочем, тоже на Ратьшу смотрел внимательно, со странным выражением на лице и вопреки тому, как водится у слуг божьих, очи долу не опускал.

Лицо монаха воеводе было смутно знакомо. Где-то когда-то он его определенно видел. Но было то давно. Лицо худощавое с темной обветренной кожей, глаза серые с хитроватым прищуром, нос крупный хрящеватый, темно-русая борода до глаз с изрядной проседью. Тело под панцирем, чувствуется, крепкое, жилистое, тело воина. И даже воина не бывшего. Не иначе из монастырской стражи чернец. Но где же он его видел? Нет, не вспомнить. Должно, давненько то было.

Пятерых войсковых сотников Ратислав помнил. Помнил даже их имена. Трое до приграничной битвы ходили в полусотниках. Видно, гибель множества начальных людей в той битве позволила им подняться. Но вои были добрые, место свое заняли по праву. Двое оказались сотниками из старых. Тоже ничего плохого о них воевода сказать не мог.

— Сказывайте, сколько воев в сотнях, как с оружием? — после недолгого молчания произнес Ратислав.

Первым начал отвечать самый старший — Епифан, дородный муж к пятидесяти годам. Из старых гриденных сотников. Сотником был уже не менее десяти лет. Когда Ратьшу только в новики определили, тогда его и назначил Великий князь. Погладив сивую бороду, почти лежащую на объемистом животе, Епифан гулким, как из бочки голосом, сказал:

— Восемь с десятков ровно у меня. Все вои справные. Семь десятков — великокняжьи гридни. Остальные прибились. Кто из гридней удельных, кто из детских боярских. Но про этих тоже ничего плохого не скажу. Брони, оружие в порядке. Стрел по два тула в княжеской оружейной выдали. С заводными конями плоховато. Не у всех даже по одному имеется, — Епифан замолчал, повел могучими окольчуженными плечами.

— Ну, заводные нам теперь вряд ли понадобятся здесь за стенами, — кивнув, отозвался Ратьша. — У тебя что? — спросил он у второго старого сотника Бирюка.

Старым тот был только по сроку службы в сотниках. Лет восемь, если Ратислав правильно помнил. Годами же Бирюк едва перевалил за тридцать. Лихой был гридь в свое время. И умом не обижен. За то и возвысил его князь Юрий.

— У меня почти полная сотня, — ответствовал сотник. — Без двух человек. Правда, гридей едва половина, остальные кто откуда. Коломенские, муромские, пронские. Из детских в большинстве. Полтора десятка оружны так себе: панцири плоховаты, клинки то ж, щиты побиты. Копий совсем нет. Но с копьями у всех — беда.

— Да-да, — загомонили разом все сотники кроме монаха. — С копьями беда.

— Подрастеряли в боях да от погони уходя, — добавил, когда все затихли, Епифан.

— Про копья с князем поговорю, — кивнул Ратислав. — Народу вооружили много, но может, найдет еще в кладовых запас. Хотя, на стене с мечом драться и сподручнее, но все равно, спрошу, а то кто знает, как оно там сложится.

— У тебя как с этим? — спросил Ратша у чернеца-сотника. — Прости, не знаю твоего имени-прозвания.

— Иоанн во Христе, — ответил тот хрипловатым голосом. — А в миру когда-то кликали Прозором. Так и называй, воевода, коль ноне опять кровь лить нас Владыка определил.

Вот опять! Ведь слышал же имя это когда-то, подумалось Ратьше. Наморщил лоб, вспоминая. Нет — ускользает… Монаху же ответил, внезапно загораясь злостью, оттого ли, что не вспоминалось, где встречались с чернецом, оттого ли, что тот смиренен излишне.

— Кровь ты будешь лить нехристей-агарян, кои в нашу землю с войной пришли. Вишь, столбы дыма по всей округе? Это города, села да деревни горят! Людей под стенами видел? Что с ними татарва делает, знаешь? Нет? Так, поди, посмотри!

— Слыхали, в Засеребрянье стычка была, — все так же гулко подал голос Епифан. — Бают, и ты там с половчанином был. — Сотник кивнул на Гунчака. — Кто чего толкует. Может обскажешь сам, боярин?

Злость погасла. Вовремя вмешался мудрый сотник: ссориться перед боем с тем, кто тебе будет спину прикрывать — последнее дело. И чего разошелся? Ну а и тот чего тоже со своим: «не убий», «не укради». Нашел время! Однако отвечать было надо: все сотники и монах в том числе, воззрились на Ратьшу. С азартным любопытством уставился на него и княжич Андрей. Хвалиться особо было не чем, и воевода коротенько рассказал, что с ними приключилось у Соколиной горы.

— Да… — протянул чернец. — Сильный супротивник татары.

— Ничего, — стараясь сдерживать опять вспыхнувшую, было, неприязнь, ответил Ратислав. — Умирают, как и все люди. Голова одна, не две. И цвет их кровушки я уже повидал. И не только я один. Ладно. Давай дальше. Что у тебя, Дарко? — решил он пока оставить чернеца, и перейдя к следующему своему сотнику.

Дарко был из бывших полусотников. Молодой, меньше тридцати весен. Воин добрый. У него под прапорцем оказалось восемь десятков без одного человека. Великокняжьих гридней три десятка, остальные — с бору по сосенке, но все с оружием и в неплохих бронях.

У следующего новоиспеченного сотника Власа воев девять десятков с половиной. Тоже прибившихся кто откуда. И у последнего бывшего войскового пятидесятника, а теперь сотника Гаврилы имелось девять десятков и еще трое. У этого великокняжеских гридней имелся всего десяток. С вооружением дело обстояло хуже всех.

Да… Не минешь — придется идти на поклон к Корнею, просить воинскую сброю. Ведь наверняка приберег прижимистый княжий тиун какой-никакой запасец на всякий случай. Вот только захочет ли дать? Ну да ладно, упросим — всегда с ним ладили, поладим и теперь.

— Понятно… — протянул, помолчав, Ратислав. — Ну а ты чем порадуешь, все же, мил человек? — обратился он к Прозору, епископскому сотнику.

— Под моей рукой полная сотня и еще четыре с половиной десятка людей, — ответствовал чернец. — Все конны и оружны. Хорошо оружны, — добавил, чуть помолчав.

— Это да, видел, — согласился Ратьша. — Оружны, слава Богу. Или, пожалуй, скорей, слава стараниям епископа Фотия.

— И его то ж, — чуть усмехнувшись, согласился Прозор. — Но и вся братия монастырская старалась. И не только нашего монастыря.

— Понятно-понятно, — поморщился Ратьша. — Так, сколько же это, получается, — потер он лоб тыльной стороной шуйцы. — Повторите каждый, у кого сколько.